Маленькие Боги - Страница 12

– Да, но это исходило не от тебя!

– Возможно, кое-что из этого было и от меня. – сказала черепаха, – За последние годы столько забылось… – Но если ты все это время торчал здесь в обличьи черепахи, то кто же выслушивал молящих? Кто принимал жертвоприношения? Кто судил мертвых?

– Я не знаю. – сказала черепаха, – А кто занимался этим раньше?

– Ты!

– Разве?

Брута засунул пальцы в уши и открыл рот на третьем стихе «Смотри! Неверные бегут ярости Ома». Через пару минут черепаха высунула голову из-под панциря. – Кстати, – сказала она, – перед тем, как неверных сжигают заживо, ты поешь им?

– Нет!

– О! Как милосердно! Могу я кое-что высказать?

– Если ты попытаешься еще раз испытывать мою веру,…

Черепаха молчала. Ом покопался в своей стершейся памяти. Потом заскреб коготками по пыльной земле. – Я… помню день… летний день… тебе было…тринадцать… Сухой тихий голос монотонно гудел. Рот Бруты принял форму постепенно расширяющегося «о». Потом он сказал. – Как ты это узнал?

– Ты ведь веришь, что Великий Бог Ом следит за каждым твоим шагом, не так ли?

– Ты черепаха, ты не должен… – Когда тебе было почти четырнадцать, и твоя бабушка охаживала тебя за кражу сливок из кладовой, чего ты в действительности не делал, она заперла тебя в темной комнате и тогда ты сказал:»Чтоб ты…»

* * *

Будет знамение. – думал Ворбис. – Всегда бывало знамение человеку, его ожидающему. Мудрый человек всегда полагается на волю Божию. Он прохаживался по Цитадели. Он считал обязательной ежедневную прогулку по нескольким нижним уровням, конечно всегда в разное время и по разным маршрутам. Любимое развлечение Ворбиса, насколько вообще возможно говорить о развлечениях в его жизни, понятных нормальному человеку, состояло в созерцании лиц скромных чиновников, заворачивающих за угол и оказывающихся нос-к-плечу с Дьяконом Ворбисом из Квизиции. Это всегда сопровождалось коротким вдохом, служившим доказательством сознания собственной вины. Ворбису нравилось видеть должное сознание своей вины. Для этого сознание и существует. Чувство виновности – та смазка, благодаря которой вращаются подшипники авторитета. Он завернул за угол и увидел грубо нацарапанный на противоположной стене неровный овал с четырьмя подобиями лап и еще более грубыми головой и хвостом. Он улыбнулся. Пожалуй, позднее таких рисунков станет больше. Позволь ереси вызвать нагноение, позволь ей выйти на поверхность, подобно нарыву… Ворбис умел обращаться с ланцетом. Но секундное размышление заставило его пропустить поворот и, вместо этого он вышел на яркий солнечный свет. На мгновение он растерялся, несмотря на все свое знание окольных переходов Цитадели. Это был один из окруженных стеной огородов. Вокруг очаровательных зарослей высокой декоративной Кладчадской кукурузы плети фасоли возносили к солнцу белые и розовые цветы. Меж фасолевых грядок понемногу пеклись на солнце лежащие на пыльной земле дыни. В обычной обстановке Ворбис должен был бы отметить и одобрить столь рациональное использование пространства, но в обычной обстановке он не должен был бы наткнуться на толстого юного послушника, катающегося туда-сюда по земле заткнув пальцами уши. Ворбис внимательно посмотрел на него. Затем пнул Бруту носком сандалии. – Что тревожит тебя, сын мой?

Брута открыл глаза. Отнюдь не многих членов высшей церковной иерархии Брута смог бы узнать в лицо, даже Ценобриарх оставался для него отдаленным пятном в толпе. Но всякий знал Ворбиса, эксквизитора. Нечто, относящееся к нему просачивалось в сознание в течение нескольких дней с момента прибытия в Цитадель. Не углубляясь в детали, можно сказать, что Бога просто боялись, в то время как перед Ворбисом трепетали. Брута потерял сознание. – Странно. – сказал Ворбис. Шипящий звук заставил его оглянуться. У его ног была маленькая черепашка. Под его свирепым взглядом она попыталась отползти, и все время она смотрела на него и шипела как чайник. Он поднял ее и внимательно изучил, вертя в руках. Затем он оглядел окруженный стеной огород и, выбрав место на самом солнцепеке, положил ее туда, на спину. После секундного раздумья, он взял несколько камешков с одной из овощных грядок и подложил под черепаший панцирь, чтобы двигаясь она не смогла перевернуться. Ворбис верил, что ни одна возможность пополнить багаж эзотерических знаний не должна быть пропущена и отметил про себя, что стоит вернуться сюда через несколько часов, если позволит работа, и посмотреть, что получится. Затем его внимание переключилось на Бруту.

* * *

Существует преисподня для богохульников. Существует преисподня для спорящих с авторитетами. Есть аж несколько преисподен для лгунов. Возможно, есть даже отдельная преисподня для мальчиков, желающих смерти своим бабушкам. Существует широкий выбор преисподен, куда можно попасть. Таково определение вселенной: это временное пространство, поделенное Великим Богом Омом с тем, чтобы каждый был уверен, что понесет заслуженное наказание. В Омнианстве существует великое множество преисподен. В данный момент Брута проходил их все по очереди. На него, катающегося и мечущегося по кровати, словно выброшенный на берег кит, сверху вниз смотрели Брат Намрод и Брат Ворбис. – Это все солнце. – сказал Брат Намрод, почти спокойно, после первоначального шока, вызванного тем, что за ним пришел эксквизитор, – Бедный парень целый день работает в саду. Этого и следовало ожидать. – Вы пробовали его выдрать? – спросил Ворбис. – Мне, право, жаль, но пороть Бруту – все равно, что сечь матрас. – сказал Намрод, – Он говорит «ох!», но, думаю, только потому, что хочет выразить свое усердие. Очень усердный парень, этот Брута. Это тот самый, о котором я говорил вам. – Он не производит впечатления очень смышленого парня. – сказал Ворбис. – Он таким и не является. – сказал Намрод. Ворбис одобрительно кивнул. Чрезмерный ум у послушника – двусмысленное благословение. Иногда оно может быть направлено к вящей славе Ома, но зачастую вызывает… ну, проблем это не создает, ибо Ворбис четко знал, что надо делать с заблудшим разумом, но это прибавляло ненужной работы. – Давеча ты говорил, что его учителя очень хорошо о нем отзываются. – сказал он. Намрод пожал плечами. – Он очень исполнителен. – сказал он, – И… да, еще его память. – Что «его память»?